Этим летом мы с Борисом вновь посетили Вену и
встретились с нашим давним другом – художником и президентом бухарской
еврейской общины Вены Шломо Устониязовым. Нас связывают годы дружбы, совместные
культурные и благотворительные проекты и участие в жизни нашей общины.
На этот раз встреча прошла в особом месте – в
мастерской Шломо. Среди запаха красок, холстов и мягкого света больших окон
рождаются его работы, полные духовной силы и глубины. Там, в доверительной
обстановке, состоялся наш разговор о его пути, творчестве и картинах, которые
будут проиллюстрированы в этой публикации.
– Шломо, что для Вас
значит мастерская?
– Мастерская
для художника – это особое пространство, где рождаются замыслы, творческие идеи
и после долгих исканий ложатся на холст или бумагу. Это не просто помещение, а
мой личный мир, наполненный особой творческой атмосферой. Здесь пахнет
красками, растворителями, царит тишина и яркий дневной свет. Всё это становится
очагом вдохновения, а иногда и отчаяния в поисках правильного художественного
языка. В этом уединении я веду диалог с самим собой и своим искусством. Для
меня это место свободы и созидания.
– Когда Вы
почувствовали, что живопись – это Ваш путь?
– К живописи я
пришёл довольно рано. В юности окончил Душанбинское художественное училище,
затем изучал русскую филологию в университете. Искусство всегда было частью
моей жизни, я рисовал при любой возможности, которых, конечно, всегда не
хватало. Долгое время живопись оставалась скорее внутренней потребностью, чем
профессиональной деятельностью. Я не мог позволить себе заниматься только
искусством: нужно было содержать семью. Однако живопись никогда не покидала
меня. И лишь выйдя на пенсию, я смог посвятить себя ей полностью. Сегодня я
ощущаю, что именно зрелый возраст даёт ту свободу и осознанность, в которых
рождаются мои работы.
– Среди Ваших
картин есть полотно с четырьмя раввинами. Что оно для Вас символизирует?
– На этой
картине четыре великих раввина сидят вместе за столом, погружённые в изучение
священных книг. На столе – фрукты, вино, чаша для кидуша, книги, подсвечники,
свитки. Всё это символизирует традицию, где материальное и духовное
переплетаются воедино. Изобилие на столе подчёркивает радость встречи мудрецов.
Картину заказал молодой и успешный бизнесмен Беньямин Мотаев: он сказал, что
хочет посадить за один стол лидеров разных течений в иудаизме и показать, что
всё-таки мы – один народ. Эта работа стала гимном еврейскому единству. Даже
когда люди различаются убеждениями, Тора объединяет, приносит мир, сохраняет
традицию и связывает поколения. На полотне есть надпись из Талмуда: («Учёные Торы умножают мир на планете»).
– Ваш портрет
Любавичского Ребе произвёл сильное впечатление. Как Вы работали над ним?
– Это не
просто художественное изображение, а попытка прикоснуться к духовной глубине
человека, оставившего огромный след в сознании многих поколений. Мне было важно
передать не только внешность Любавичского Ребе, но и его внутренний свет,
мягкую, но пронзительную силу его взгляда. В этом произведении я стремился
найти и религиозный символ, и универсальный образ духовного вдохновения – ту
точку, где искусство и вера становятся единым языком.
– В Вашем
творчестве есть и очень личные портреты, как, например, портрет в память об
ушедшем старце…
– Да, этот
портрет я написал в память о человеке, который оставил после себя доброе,
светлое имя и глубокий след в сердцах своих близких, родных и многих людей. Мне
хотелось передать его душевное равновесие, достоинство и доброту, которые
чувствовались в его взгляде. В верхней части полотна, по просьбе внука, я
написал слова из Книги Коэлет: «Доброе имя лучше доброго масла…» – напоминание
о том, что истинная ценность человека живёт в его поступках и в памяти о нём.
Этот портрет – не только изображение, но и знак благодарности и уважения к
ушедшему старцу, чья доброта продолжает светить, как свеча.
– Вы показали нам
графический лист «Невольницы», к которому сами написали стихотворение. Почему
именно такой формат – рисунок и поэтическое слово?
– Мне было
важно соединить изображение и слово, чтобы они усиливали друг друга. На рисунке
тушью изображены женские образы, заточённые в башнях, вокруг которых ползут
змеи. Стихотворение озвучивает эту сцену: в нём звучит голос змея, но есть и
ответ – голос защиты, утверждающий достоинство женщины. Для меня это
размышление о женской природе, о её красоте, силе и вдохновении. Я хотел, чтобы
эта работа стала гимном женщине как лучшему созданию Творца.
Мир пред женщиной приклонив колено
Благословляет лучшее
создание Творца.
В ней мироздания суть
и обновление,
Времён текущих – сначала
до конца.
– И напоследок – Ваш
натюрморт. Что Вы хотели сказать этой работой?
– Этот натюрморт
словно приглашает остановиться и взглянуть на простые вещи по-новому. В
классической традиции натюрморт – это не только изображение предметов, но и
рассказ о жизни, которая будто бы на миг замирает. Это гимн изобилию, радости
бытия и одновременно – быстротечности времени.
Я выбрал простые и
знакомые всем предметы: фрукты, бокал вина, сосуды из металла и ткани. Фрукты
символизируют щедрость природы, гранат – полноту жизни, вино – радость момента,
а холодный блеск металла напоминает о твёрдости и мимолётности мгновений.
Мне хотелось,
чтобы зритель почувствовал не только отдельные предметы, но и общую атмосферу –
ощущение маленького праздника, спрятанного в нашей повседневности. Если,
взглянув на картину, кто-то вдохнёт глубже и заметит красоту вокруг, значит,
этот натюрморт написан не зря, и художник может сказать: «Смотри, жизнь
прекрасна именно сейчас!»
– Спасибо Вам за
эту беседу. Мы унесли с собой не только образы Ваших картин, но и ощущение
тишины и глубины, которые рождаются в Вашей мастерской.
Беседу вели Борис Кандхоров и д-р Зоя
Максумова
