****
Тихий ашрам суете не подвластен.
Там аромат благовоний и трав.
В позах монахи и признанный мастер
свой эгоизм укрощали и нрав.
Он почитал церемонию чая,
гнев из подкорки учил изводить.
Он говорил: «Всё, что нас раздражает, –
знак возбуждения ЭГО в груди».
Всех призывал и терпеть, и смиряться,
меру блюсти и в питье, и в еде.
Тонкий мудрец, виртуоз медитаций,
он их умами искусно владел.
Истинным мир постигали. Однако,
гуру в любви изливая хвальбы,
стала свидетелем сангха монахов
пары банальных уроков судьбы.
В день испытанья подали адепты,
как ожидалось, китайский фарфор.
Всё заварили согласно рецепту,
но по ошибке неправильный сбор.
Дивный напиток, что трепетно нежит
струны сердец и душевный покой,
был перепутан нечаянно, небрежно
в кухне с простой магазинной травой.
Гуру отпил, и внутри, словно лава,
горечь по нёбу его поползла.
– Что это? – еле шепнул он, – отрава?
– Чай ваш! – и гуру захлопнул глаза.
Ярости волны к вискам подкатили,
беглый кадык обратился в комок,
и из глубин, битвы чувств не осилив,
свет медитаций извлечь он не смог.
«Это всего лишь твой чай», – спорил разум.
Эго в надрыв: «Оскорбили обряд!»
Голос гармонии пел ему: «Разве
истинный гуру гневливому брат?!»
Замер монах, наблюдая как выполз,
сжав кулаки, из-под пальцев контроль.
Путь его жизни безвыходно выпал
в чайный осадок и гневную боль.
Тихо монахи смотрели с тревогой,
не было дня, чтоб учитель молчал.
Может он просто общается с богом?
– Может Вам просто не нравится чай?
Тут прорвало доведённого гуру,
Храм потерпел сотрясенья дебют,
ибо прорвало тирадою бурной
гордость ашрама в неравном бою:
– Чай – это путь, философий искусство,
жизни источник, души господин!
Кто-то из вас мне подсунул искусно
гнусное варево простолюдин!
В этот момент он свой отблеск негладкий
в чайнике медном увидел на свет.
Да, вспомнил взгляд этот он, как в припадке
спорил когда-то и злился на всех.
«Всё было ложью», затеплился проблеск,
чашка в дрожаньи легла на поднос.
В ней замерла бесконечная пропасть,
чёрная пропасть, не знавшая дно...
Стихло в ашраме. Но слухи мололись...
Правду никто не узнал до конца.
То ли в горах он отшельничал, то ли
спорил в кофейнях с бариста всердцах.
Раз ученик, что проездом случайно
шёл мимо лавки в одном городке,
вдруг заприметил прохожего в чайной
с чашечкой в тонкой знакомой руке.
Мягкость в глазах, безмятежность в улыбке,
прост в одеяньи был тихий старик.
– Здравствуй, учитель. Прости за ошибку, –
вдруг осторожно сказал ученик.
Тот распечатал пакетик заварки:
– Сядь, дорогой. Угостись. Я так рад!
Тут за углом продаёт супермаркет.
Пей, не спеша, и вдыхай аромат.
– Я не сержусь, – уверял бывший гуру, –
лучше вглядись в это чудо-весну.
Кинул обёртку пакетика в урну,
вновь улыбнулся и тихо вздохнул:
– Шпаги скрестив с необузданным чувством,
не укоротить его, не обнулить.
Истина, друг мой, таится в искусстве
сесть рядом с ним, чашку чая налить.
Истина в том, что высот всех дороже
просто уменье быть здесь и сейчас
с теми, кто дорог, и даже всё в той же
чашке, где дышит живительный чай.
Виктория Бараева
