Тайны одной повести

Повесть, тайны которой я хотел поведать читателям, издана в Душанбе (Таджикистан) несколько лет тому назад на таджикском языке. Название повести «Иштибох», что в переводе на русский означает «ошибка», «заблуждение». Её автор – известный таджикский писатель, драматург и поэт Абдумалик Рахмонов (Бахори), лауреат главной Государственной премии им. Абу Абдулло Рудаки. Скажу откровенно: я не обратил бы особое внимание на большую повесть и не взялся бы за перо, если бы это художественное произведение на документальной основе не было бы посвящено... вашему покорному слуге.

Не стану интриговать читателя и раскрою «секрет»: главный персонаж повести – журналист, работавший в центральных печатных СМИ. Писатель благоразумно изменил фамилию Даниэлов на Донабеков, а имя Маркиэль на Мирокил.

Повесть, опубликованную в журнале «Садои Шарк» («Голос Востока»), прислал мне автор с сопроводительным письмом. Тогда, прочитав это большое художественное произведение, я просто поблагодарил друга-писателя за доброе внимание ко мне. Но, в силу многих причин, во-первых, принимая во внимание его почетный возраст и состояние здоровья, не вступил с ним в дискуссию соглашаться или нет с некоторыми положениями книги, оспаривать ли их. Очень хотелось ему сказать, что чрезмерное увлечение описанием «ужасов» Запада, интригующих козней шпионов, неприкрытая пропаганда не делает чести интересному произведению. Ведь, можно было бы отделить зёрна от плевел, правду от вымысла. Хотелось сказать ему, что всё было не совсем так, точнее совсем не так...

Абдумалик Бахори недавно скончался. Я выразил семье покойного, детям, внукам мои соболезнования. Худо рахматашон кунад. Вечная ему память.

Прежде чем приступить к короткому изложению содержания повести – небольшое отступление или краткий исторический экскурс. Сейчас самое время, мне кажется, рассказать о моем друге, авторе повести, покойном Абдумалике Бахори.

Дружба наша началась еще в далекие 50-е годы прошлого века, когда, закончив университет, я приступил к журналистской работе в газете «Пионер Таджикистана», где главным редактором в то время был Абдумалик Рахмонов (он же Бахори). Он знал меня как часто пишущего для этой газеты. Потом мы оказались в редакции основной партийной газеты «Точикистони Совети», где он стал заместителем главного редактора. Некоторое время спустя Абдумалик полностью переключился на писательскую деятельность, став главным редактором журнала «Садои Шарк». Писал фантастические повести, рассказы, драматургические произведения, поэмы. Был удостоен высшей премией им. Рудаки. А дружба наша продолжалась и укреплялась.

Когда в 1972 году я сдал в ОВИР документы для эмиграции в Израиль и стал «отказником» ввиду «нецелесообразности», Абдумалик видел мое невыносимое положение, хотел чем-то помочь, хотя вовсе не желал моего отъезда. В ОВИРе мне объяснили, что отказ не их инициатива, а дело в руках так называемой «Выездной комиссии ЦК партии». Так вот, мой друг Абдумалик рекомендовал мне непосредственно встретиться с заведующим отделом ЦК, председателем этой комиссии (кстати, замечу в скобках, близким другом Бахори, тоже уроженцем Ленинабада). Встреча состоялась.

...Провожая меня с женой и с детьми в Душанбинском аэропорту, Абдумалик Бахори, помню, задумчиво произнес, что надеется еще на встречу. Эта встреча состоялась, но при каких обстоятельствах!

Тут позвольте мне сделать еще небольшое отступление. Хочу обратить ваше внимание, дорогой читатель, что работая на «Радио Свобода» главным редактором и директором таджикской редакции, с самого начала чувствовал враждебное отношение советских властей и, в частности, местных, к нашим передачам. Телеграфное агентство «ТаджикТА» поместило большую статью во всех газетах под названием «На фронтах идеологической борьбы» с целым набором проклятий: предатели, отщепенцы-перебежчики, профессиональные шпионы и один из них Музаффар Орифи (называют псевдоним, под которым я вел передачу, но не настоящую мою фамилию). Выпустили фильм «Расплата за предательство», где наряду с теми, кто в годы Отечественной войны служили в Туркестанском легионе, клеймил «окопавшихся в Мюнхене на «Радио Свобода» антисоветчиков».

Со временем забрезжила перестройка, прекратились глушения, и народ Таджикистана начал слушать вещание без помех. Усилилось диссидентское движение. К нашим передачам относились с интересом, с восхищением, с поддержкой. Эти лестные отзывы, конечно, нас подбадривали. В газетах уже начали называть мое имя. Газета «Чумхурият» (бывший «Точикистони Совети») поместила статью обо мне под заголовком «Такого, как он, больше невозможно найти» (строка из стихов Саади).

Говоря об этом, хочу заметить, что видимо моя работа на радио была в поле зрения не только прессы, но и привлекала внимание других органов. Неожиданный приезд моего друга-писателя Абдумалика Бахори в «гости» ко мне в Мюнхен, безусловно, преследовал определенные цели. Это сам подтвердил мой гость.

Но давайте по порядку. Сначала обратимся к повести. Высокий стиль, прекрасный литературный язык, лирические отступления, тонкий, изящный юмор, мудрые выражения и афоризмы доставляют читателю удовольствие. Вдобавок ко всему, в повести – элементы детективного жанра, правда, без погони и перестрелок, но со слежкой, отравлением, домогательством, угрозой, шантажом. Местами это до слёз трогательно, местами до колик смешно.

Естественно, содержание всей повести мне довести до читателей сейчас нет возможности. Да и нет особой надобности. Ограничусь пересказом нескольких отрывков.

События в этой повести происходят в эпоху застоя, в начале 50-х, затем 70-х годов. В повести два главных героя. Кроме Мирокила ещё его ближайший искренний друг, писатель Алиджон. Рассказ ведется сквозь призму жизненных переживаний Алиджона. Биография Мирокила описана пунктирно в воспоминаниях его друга. (Этот друг, на самом деле, как вы уже, наверное, догадались, и есть сам автор Абдумалик Бахори – М.Д.). Он тепло пишет о Тароват (это моя сестра Тамара), о Нилуфар (а это моя жена Некадам), веселой, жизнерадостной, сильно влюбленной в мужа, искренне заботящейся о свекрови. В школе она изучала немецкий язык и, якобы, всегда мечтала путешествовать в западные страны, особенно, в Германию.

Алиджон с грустью вспоминает своего близкого друга, как честного, талантливого журналиста, хорошего семьянина, но неожиданно для всех оказавшегося в чрезвычайной ситуации на Западе. Он не может поверить разным слухам и твердо решает поехать в Германию, увидеться с другом, узнать правду. Ценой невероятных усилий он добивается разрешения на выезд.

К чести Абдумалика Бахори, он мастерски описывает переживания Алиджона, то есть себя, хотя в жизни (не в повести) он знает, что после года пребывания в Израиле, я был приглашен на работу на «Радио Свобода» в Мюнхен. В повести читатель должен верить тому, что Алиджон добровольно с группой туристов ездит в Германию, а не сами власти посылают его с особым заданием. Однако не забудем, что это художественное произведение.

...Встреча друзей в Германии проходит, по повести, во Франкфурте, а не в Мюнхене, где я жил и работал и на самом деле, где мы с ним мы увиделись. После дружеских объятий, Алиджон спрашивает друга, что с ним произошло, почему он не возвратился домой.

Далее – фрагменты повести.

Группа советских туристов, прибывшие в Германию, в составе которой были Мирокил и Нилуфар, последний день провели в Мюнхене. Вечером группа должна была вылететь на родину. Их гостиница находилась далеко от торгового центра. Неутомимая Нилуфар настоятельно уговорила мужа посетить именно эти, популярные на вес мир, магазины. К концу дня, когда надо было уже возвращаться в гостиницу, Нилуфар решила заглянуть в большой многоэтажный ювелирный магазин на Мариенплац. Мирокил с грудой покупок, недовольный, выбрал уютное место на скамейке, недалеко от магазина, и стал её ждать.

Прошло около часа. Нилуфар нет!

Мирокила охватила тревога. В растерянности хотел, оставив вещи, зайти в магазин. В это время некий молодой человек в очках подошел к нему и на ломанном русском языке спросил, не Донабеков ли он? «Да», – с беспокойством ответил Мирокил. «Вашей жене плохо, она ждет Вас, пойдемте», – предложил «очкарик».

Нилуфар действительно было плохо. Она лежала на скамейке, бледная, с закрытыми глазами и не помнила, что случилось. (Читатель уже, наверное, догадался, что Мирокил и Нилуфар находились под слежкой. – М.Д.). Вызывают скорую помощь и, несмотря на протесты Мирокила, что они должны немедленно возвращаться в гостиницу, их сажают в машину, увозят в больницу и помещают в палату с двумя койками. Обещают, что позвонят в гостиницу и сообщат руководителю группы туристов о случившемся.

Тем временем попытки руководителя туристической группы, сотрудников советского консульства в Мюнхене и местной полиции найти след исчезнувших ни к чему не привели.

Дальнейшее повествование сильно напоминает сценарий голливудского фильма. Порой доходит до смешного. Хотя смешного тут, конечно, мало. Непреложные законы детектива в повести действуют и можно снимать даже сериал.

Вернемся, однако, к нашим героям. В палату, где безмолвно лежит Нилуфар, а Мирокил с тревогой надеется, что скоро за ним придут свои и увезут, вдруг входит работница в белом халате, неся на руках поднос с двумя чашками черного кофе. Мирокил подумал, что кофе – самый подходящий напиток для успокоения и, выпив, хотел выйти в коридор. Но... голова закружилась, и он потерял сознание... Дальше не помнил, сколько дней и ночей прошло? Что стало с ним и с женой? Чуть-чуть словно в тумане и во сне припоминал некоторые эпизоды. Какая-то женщина с перламутровыми зубами и в очках с золотой оправой беседовала с ним. Его руки и ноги были привязаны непонятными приборами. Потом, также в тумане, появился тот молодой русскоязычный очкарик из Мариенплац. Он показал Мирокилу лист бумаги и просил подписать.

После нескольких дней «лечения» в больнице, наши герои, несколько похудевшие, оказались в консульстве США в Мюнхене. Появился опять тот русскоязычный с папкой в руках и, представившись Мирокилу и Нилуфар сотрудником консульства Джимми, преподнес им газету, еще лист бумаги и сказал, что это счёт из больницы, где они двое лежали. Оплата – десять тысяч марок за пребывание, за лекарства, за лечение обоих. А это газета «Зюддойче Цайтунг», где помещено ваше заявление, – продолжил Джимми и, вытащив из кармана кассету, добавил: это ваше заявление, переданное по радио. (Можно, конечно, посмеяться над этими эпизодами. Я с иронией говорю, но за ними стоит совсем не смешная проблема).

Нилуфар взяла газету и прочитала: «Я, Мирокил Донабеков, советский турист, и моя жена Нилуфар решили не возвращаться в СССР. Просим федеральные власти Западной Германии предоставить нам политическое убежище, с тем, чтобы став гражданами Германии, впредь мы могли здесь жить и работать. Подпись».

Мирокил и Нилуфар не могли сдержать свое изумление и с гневом требовали встречи с представителями советского консульства и чтобы их немедленно связали с Душанбе. Мирокил хотел видеть ту женщину с перламутровыми зубами, якобы беседовавшую с ним в больнице, когда он находился под воздействием гипноза или наркоза. Он угрожал, что выйдя на свободу, выступит с разоблачением всех этих провокаций.

Джимми парировал, что в советском посольстве знают всё, но не хотят разговаривать с предателями. А леди Биатрисса, та «перламутровая» женщина – с удовольствием может встретиться с вами.

– Что же нам теперь делать? – грустно спросила Нилуфар.

– Вот это разумный вопрос, – оживился Джимми и добавил: всегда надо быть реалистом.

Потом сообщил, что в Мюнхене работает радиостанция, в которой недавно открыли таджикское отделение. «Вначале Нилуфар будет там работать диктором. А Вы, Мирокил, – добавил Джимми, – будете переводить тексты. Поработаете, расплатитесь с долгами».

Мирокил понял, что они с женой попали в сети ЦРУ и с тревогой думал о будущем...

В то время, когда Мирокил и Нилуфар находились в американском консульстве, размышляя о своей судьбе, Джимми вечером по задуманному плану встретился в ресторане с леди Биатриссой, также обдумывая будущее наших героев. «Эти люди нам нужны, – говорит Биатрисса. – Мы уверены, что в конце концов они покорятся судьбе. Если понадобится, – добавила она, улыбаясь и хитро подмигивая, – мы накормим его теми же «витаминами».

При такой острой шутке, они многозначительно улыбнулись...

Что меня поразило в повести? Алиджон в течение двух дней встречи с другом, многое узнал и заметно изменился. Ни слова не упоминая о целях своей миссии, он спросил у Мирокила, не думает ли тот возвратиться в Душанбе. Услышав отрицательный ответ, он жестко перешел на открытый пропагандистский тон, упрекнув своего друга в том, что остался здесь и что на Западе, как видно, всё плохо. А у нас, если всё не замечательно, но намного лучше. (Почти как сегодня говорит Путин). Алиджон с показной гордостью даже начал отвергать преподнесенные ему подарки.

Но с другой стороны, согласитесь, дорогой читатель, можно ли себе представить, что в этой повести отразилась вся правда? Потерял ли писатель ощущение реальности?

Думается, что не потерял, но, как истинный советский писатель, был обязан соблюдать особые правила в своем творчестве. Какие там ценности Запада! Надо быть бдительным, а потому смаху делить надвое все явления многообразного окружающего мира, ставя одним минус, а другим плюс, различая лишь черное и белое, лагерь врагов от лагеря друзей. Писатель поставил перед собой цель – написать художественное произведение о дружбе, о добре и зле и, в то же время, показать борьбу двух идеологий, без ущерба для достоинства своей страны.

Здесь очень важно сделать паузу. Мирокил в повести, не выдержав пропагандистские упреки друга, к удивлению Алиджона, смело переходит на защиту американских ценностей, американской демократии, свободу слова и вероисповеданий, умеренной, безбедной жизни населения, в отличие от Советского Союза. Создается впечатление, что Алиджон (и сам Бахори), тоже не ура-патриот, хочет передать свои мысли читателю через Мирокила. Алиджон во многом соглашается с доводами своего друга. Но, как я упомянул выше, у него было особое задание и, в то же время, он мечтает о том, чтобы для устранения всех негативных проблем в Таджикистане, Мирокил боролся бы вмести с ними там, в Душанбе.

Алиджон, не достигнув своих определенных целей и грустно расставшись с Мирокилом, возвращается домой и приступает к работе над повестью. Долго размышляет, как писать о друге: как о благородном, честном человеке или как изменнике. Поскольку Мирокил – основной персонаж повести – отрицательный, больше надо отображать негативные черты его характера. Ведь этого требует неумолимый принцип социалистического реализма!

«Как же быть?», – терзался в творческом смятении Алиджон, решая гамлетовский вопрос: быть проводником идеологии, отработав командировочные, или быть другом?

Дело прошлое, но помню нашу встречу и наш разговор с Абдумаликом Бахори. Все было, как я рассказал выше, совершенно иначе чем в повести.

Как-то поздним вечером в хмурое осеннее время зазвонил телефон у меня в квартире в Мюнхене. «Мишаджон, Шумо-ми?» (Мишаджон, это Вы?), – звучал в трубке бесконечно знакомый для меня голос. Так меня звали в Душанбе близкие друзья. Звонил Абдумалик Бахори. Он говорил по телефону, что приехал в Германию на какое-то совещание драматургов в Гамбурге, что выкроил время для встречи со мной и что сейчас в Мюнхене ждет меня на площади перед городской ратушей. Это знаменитое место для туристов – Мариенплац с легендарными башенными часами Глокеншпиль. Я ответил, что скоро приду и быстро оделся. Однако жена не дала мне уехать одному и присоединилась.

Встретившись в условленном месте (не у него, как в повести, в гостинице), я тотчас предложил другу поехать с нами домой. Он колебался, предпочел ресторан. Не знаю почему: от того, что я был не один, или, скорее всего, от того, что где-то в стороне с ним был сопровождающий или почему-то еще. Но во всём чувствовалось его смятение. Тем не менее, мне удалось его уговорить, и мы приехали домой и беседовали до глубокой ночи, вспоминая друзей, работу.

На следующий вечер мы, по его просьбе, снова встретились наедине уже в ресторане, и тут он изложил истинную цель своего приезда. Бахори по-дружески, искренне начал советовать, чтобы я ушел с «Радио Свобода», занялся чем-либо другим. И лучший вариант (конечно, если я захочу) – Таджикистан примет меня с распростёртыми объятиями, и он уполномочен об этом заявить. Предупреждал меня о неких опасностях для семьи...

Здесь, кстати, нельзя не отметить, что вскоре чудовищный взрыв потряс всё здание «Радио Свобода» и «Свободная Европа». Правда, террористы ошиблись временем. Взрыв произошел в поздний субботний вечер. Весьма малая часть работников была на местах. С ужасом я увидел утром, как комнаты нашей редакции были заполнены битым стеклом.

Тогда я смотрел на моего гостя с некоторым недоумением. Мне было жаль друга. В эти минуты он казался мне жалким исполняющим по принуждению чужую волю. Но мне не хотелось обидеть друга. Я предложил ему известное в мире баварское пиво и радоваться встрече.

На другой день мы побродили по городу, по знаменитым магазинам. Бахори не отказывался от подарков (вопреки горделивому Алиджону в повести). Я показал ему Олимпия-центрум и место, где террористами были зверски убиты израильские спортсмены, участники Олимпийских игр в 1973 году.

Вот вся реальная история встречи в те далекие годы, в отличие от её художественного воплощения с позиции соцреализма.

Но слушайте дальше (цитирую с адекватным русским переводом):

Алиджон принес рукопись повести в издательство. Там немедленно приступили к чтению, послали для рецензии в соответствующие организации. Через четыре месяца Алиджона пригласили в издательство и главный редактор, возвратив рукопись автору, сказал:

– Извините, домулло, выпустить повесть не разрешили.

– Не разрешили? – не веря своим ушам, переспросил Алиджон.

– Не разрешили, – смущенно склонил голову главный редактор.

– Почему? – не мог успокоиться Алиджон. – Что? Не отвечает художественным требованиям или идея неверная?

– Нет-нет, Вы опытный писатель и нет сомнения в Вашем таланте. Но это же документальная повесть!

– Ну, что из этого? Разве воспитательное значение документального произведения не важнее всего?

Главред не знал, что ответить, и после неловкой паузы изрек:

– Документальное произведение имеет свои тонкости, уважаемый домулло. Если они были бы выдуманы, как-нибудь бы сошлось. Осведомленные лица поведали нам, что эмигрант эмигранту рознь. Герой вашего произведения не был таким, каким Вы описали... Он другой, он не антисоветчик. Извините, возвращаю Вам рукопись. Не обижайтесь...

Вечером во дворе своего дома Алиджон собрал в кучу все листы рукописи повести, зажег спичку и развел большой костёр. Он с удовлетворением следил за горящими листами в пламени до полного его угасания. И ...только теперь он понял, что долго заблуждался.

Таков конец повести «Иштибох». (Вот так!).

Возникает вопрос: как же тогда появилась книга? Ах, да, ведь это Алиджон уничтожил рукописи, а повесть писал Абдумалик Бахори. Поди разберись в художественных изысканиях писателей!

Каким себе представляли или хотели видеть «осведомленные» лица Мирокила? И кто всё же ошибся, или заблуждался. Вымышленный друг или писатель? Над этими вопросами только можно задуматься. Кстати, таджикское слово «иштибох» в название повести переводится в разных ситуациях по-разному, не только как «ошибка», «заблуждение», а еще как «недоразумение», «сомнение», «недоверие», «подозрение», «неуверенность», даже «похожесть двух вещей».

С Абдумаликом Бахори наша дружба, переписка и телефонные разговоры не прекратились, а продолжались почти до последних дней его жизни. Я сохранил его письма с совершенно другим взглядом на обстоятельства жизни.

Абдумалик знал, что я и мой народ всегда желали и желают благополучия таджикскому народу.